Вольный каменщик - Страница 71

Не поворачиваясь, Лоллий Романович говорит:

— Войдите.

И по лёгкому покашливанию, предшествующему словам привета, угадывает, что его пришёл проведать единственный возможный посетитель — дорогой Тетёхин.

* * *

Неприличный вопрос вольного каменщика:

— Вы сегодня кушали, Лоллий Романович?

— Видите ли, дорогой Тетёхин, кушают только господа, дети и беженцы из западных губерний. Вас, вероятно, интересует, ел ли я сегодня? Во всяком случая, я ещё не курил.

Егор Егорович молча кладет на стол открытый портсигар и застывает в раздумье. Оба курят. Лоллий Романович сидит на месте, Егор Егорович погружается в туман, шатается и на глазах Лоллия Романовича начинает сидя плавать по комнате. На профессора раздражающе действует свет из окна, которое медленно качается, и он охотно принял бы меры; но не может встать из-за дрожи в руках и ногах. Недокуренная папироса падает на пол и забавно подпрыгивает, маячащая в дыму далекая фигура дорогого Тетёхина зачерпывает воды из ручья и выстукивает холодным предметом дробь по зубам профессора, который наконец возвращается из небольшого путешествия.

— Вы бы прилегли на минуточку, а потом мы пойдем закусить, потому что я ещё не завтракал. Я отворю окно, вам станет полегче; и воздух сегодня чудесный, совсем весенний.

Действительно — на дворе весна. Удивительна эта способность природы ни на что не обращать внимания и гнуть свою линию. Казалось бы: причём тут почки, листочки, щекотанье ноздрей живыми струйками кислорода? И газеты те же, и те же кровавые туши в мясных лавках, и радикалы щупают портфели, и теесефы дудят негритянским горлом, и густым потоком течёт по клоакам продукт человеческих потуг — при чем тут весна? И все-таки весна из полей вторгается в вонючий город и держится на уровне приблизительно четвёртых этажей. Заглянув в окно, она чихает от дыма и спешит дальше; её загоняет в город любопытство и природная весёлость, хотя было бы проще и естественнее копошиться в земле и развёртывать зелёные листочки.

Приподнявшись на локте, профессор говорит:

— До удивительности вам идёт роль благодетельного ангела. Пожалуй, сейчас я уже мог бы выкурить папиросу без последующих театральных эффектов.

— Выкурим после, закусивши. Только вот хорошо ли вам выходить? А то я могу принести сюда.

Они решают все-таки выйти. Шофёрский ресторанчик, при всей неказистости, известен доброкачественностью продуктов и дешевизной. Разговор начинает Егор Егорович после второго блюда, то есть после варёных овощей, ещё предстоит мясное.

— Я ведь не просто к вам шёл, Лоллий Романович. У меня в голове планы и планы. Множество новостей личной жизни. А кстати, я с похорон большого человека, но это между прочим.

— Профессор усердно жует и запивает кисленьким вином с водой. Настоящее, таким образом, сносно; будущее не представляется важным. У профессора побаливает зуб, и вообще зубы становятся негодными. В старости это естественно и неизбежно. Егор Егорович продолжает:

— События таковы, что мой сын Жорж, он ведь француз, французский инженер, получил место в Марокко, Это прямо замечательно! Мы теперь закажем по антрекоту? Я думаю — с жареной картошкой, её дают много. И вот давайте-ка чокнемся.

Они чокаются. Лоллий Романович, дожевав зелень больным зубом, окидывает собеседника приветливым и несколько удивлённым взором: откуда взялся этот чудак Тетёхин? А впрочем — отличный человек. И с неожиданной жадностью допивает свой стакан, даже зажмурив глаза.

— Получил в Марокко, и неплохие условия. Уж что он там будет созидать — не могу вам сказать; вероятно, он что-нибудь может, раз доверяют. И вот мы говорили с Анной Пахомовной, не поехать ли и ей в Марокко с Жоржем? Будет вести его хозяйство, а то уж он очень молод. Он теперь самостоятельный. Жорж неплохой мальчик и очень рассудительный; как-то они это умеют, такие практичные, прямо замечательно. Стал даже важным, все-таки и место и жалованье, приятно ему. Зовет с собой мать, ну, а мне так, конечно, нечего делать, никак не устроиться, я бы остался.

Жевать мясо больнее, чем зелень, но в мясе чувствуется сила. Только на этом блюде Лоллий Романович догадывается, что был голоден и, пожалуй, все ещё голоден, даже больше прежнего. Он усиленно налегает на хлеб и теперь слушает внимательно.

— Вот я и говорю. Анна Пахомовна уедет с Жоржем и будет, до некоторой степени, обеспечена; там и жизнь дешевле. А мы с вами, значит, попытались бы устроиться в деревне на постоянное жительство. Такой у меня план.

Лоллий Романович старается есть хлеб медленнее, потому что это последний кусок. В Казани он проводил лето в деревне, на берегу Волги. В те времена много работал и издал две книги; в деревне, преимущественно и писал, а зимой работал над лекциями.

— Стали бы мы там жить, огород разводить, мажет быть, курочек или кроликов. Скажите, Лоллий Романович, правда, что кролики так быстро плодятся?

— Из млекопитающих исключительной плодовитостью отличаются мыши.

— Ещё больше кроликов? Ну, мыши нам ни к чему. А вот ещё разводят во Франции голубей.

— Но вы имели в виду млекопитающих?

— Вот я и думаю, Лоллий Романович, если, например, дом отеплить, половину участка вскопать под огород да поставить; скажем, курятник или там для кроликов, то кое-как, может быть, и прокормимся своим трудом. Хорошо бы часть продавать, потому что там налоги, вода, удобренье, за все плати. Я все-таки надеюсь найти и какую-нибудь работишку в Париже, хоть так — время от времени, по счётной части или что. Тоже и кроличьи шкурки можно, продавать.